Вакансия - Страница 91

К оглавлению

91

– Говорил? – удивилась Козлова. – Он не из тех, кто говорит. Если бы я не закрывалась… умерла бы от страха. Он мог только приказывать или убивать. Это я точно говорю, и если его и в самом деле кто-то убил, то этот «кто-то» – великий человек. Если не еще больший негодяй. И это я еще видела Шепелева только человеком…

– Так он не был человеком? – уточнил Дорожкин.

– Тут все человеки, – пожала плечами Козлова. – Или почти все человеки, а те, кто не человеки, все равно под человека рядятся. Мать его человек, отец его человек, значит, и он человек.

– А кто его отец? – спросил Дорожкин.

– Не знаю, – опустила глаза Козлова. – Но когда Шепелева ворожила на сына, она на плечи родителей человеческие знаки клала. А там-то…

– Значит, – Дорожкин старался быть спокойным, – Шепелев приходил к вам, но он не из тех, кто говорит. И что же тогда он у вас делал?

– Ничего. – Козлова побледнела. – Осматривал комнату дочери.

– А потом? – напрягся Дорожкин.

– Ничего, – пожала плечами, задрожала Козлова. – Выставил вперед кулак, сжал что-то в нем и пошел. Там и остался.

Глава 10
Паутина

Дорожкин проснулся без пяти минут семь, открыл глаза, с некоторым смятением посмотрел на потолок собственной спальни, словно тот должен был растаять и смениться ноябрьским небом, затем прибил кулаком не успевший начать трезвонить будильник, а через пятнадцать минут уже рассекал уверенными гребками пахнущую хлоркой воду бассейна. Еще чуть позже, выбравшись из воды, он посетовал врачихе, что она-то уж с внешностью матерой ведьмы в любом случае могла бы заменить хлорку каким-нибудь колдовством, и, заполучив в спину парочку не слишком доброжелательных наговоров и еще менее доброжелательных реплик, побежал к дому. Погода обещала быть сухой и безветренной, небо ясным, так что прогулке или даже маленькому путешествию по окрестностям Кузьминска ничего не препятствовало. Дома Дорожкин подхватил все ту же брезентовую сумку, с которой уже не расставался, натянул теплые джинсы, теплые ботинки со шнуровкой, надел куртку, шапку, в общем, все то, что, по его мнению, не позволило бы окоченеть в первые часов десять нахождения на открытом воздухе. В сумку рядом с патронами и папкой поместилась смена сухого белья и носков, а также бутыль воды, не последняя бутыль Реми Мартин, книжка, палка копченой колбасы, полбуханки хлеба, соль, спички, перочинный нож, туалетная бумага и еще что-то, превратив удобную сумку в ее раздутое, тяжелое и неудобное подобие. Набивать так набивать, подумал Дорожкин и затолкал между папкой и книгой ноутбук. Последнее, что он сделал, так это потренировался еще раз в выхватывании пистолета, который занял свое привычное место на широком ремне левее пряжки, и уже в половине девятого утра выскочил из лифта, козырнул сонному Фим Фимычу и зашагал по Яблоневой улице вдоль речки к мосту.

На самом деле утро не казалось слишком уж солнечным. Другой вопрос, что и возможная непогода, и мутное небо, и холодный ветер таились внутри Дорожкина и причиняли ему если не страдания, то неудобства именно изнутри. Снаружи все складывалось самым наилучшим образом. Но ему все еще было тошно от того, что он сотворил позавчера, и страшно от того, что он пережил днем позже.


В тот самый момент, когда Козлова сказала, что Шепелев «там и остался», Дорожкину очень захотелось немедленно отправиться в здание администрации, в которое заходить ему пока не случалось, разыскать Адольфыча и объявить ему, что он слагает с себя полномочия младшего инспектора, отказывается от квартиры, от зарплаты, сдает оружие и просит его отпустить на все четыре стороны. Кто его знает, возможно, он так бы и поступил, если бы не написанное на его запястье имя. В отличие от всех его собеседников, которые страдали удивительной амнезией по одному и тому же поводу, Дорожкин ни на секунду не забывал о том, что существует девушка по имени Женя Попова. Нельзя сказать, чтобы он сходил по ней с ума или представлял ее в каких-то фантазиях. Нет. Ничего этого не было. Он просто дышал ею. Дышал, хотя и видел ее всего дважды, и перекинулся с ней только несколькими словами, и всего лишь ощутил ее прикосновение к собственному локтю через одежду…

– То есть? – спросил вчера Дорожкин Козлову за несколько минут до одного из самых страшных испытаний в собственной жизни. – Вы хотите сказать, что он вошел в комнату вашей дочери и там остался?

– Да. – Женщина отвечала безучастно, словно думала о чем-то другом.

– А ваша дочь… – начал Дорожкин.

– Возможно, и она там, – кивнула женщина. – Хотя я не уверена. Когда она пропала, ее не было дома. Но может быть, она там.

– В комнате? – переспросил Дорожкин.

– Там, – неопределенно махнула она рукой.

– И вы не осматривали ее комнату? – спросил Дорожкин.

– Нет, я не смогла, – прошептала Козлова.

– Подождите… – В представленной женщиной версии событий что-то явно не сходилось. – Допустим, что вы не могли войти в комнату дочери. Ну по каким-то причинам. – Дорожкин недоуменно почесал запястье. – Допустим, в комнату вашей дочери зашел Шепелев, который… по убеждению его матери и некоторых других источников, – Дорожкин вспомнил справку из картотеки, – уже мертв.

– Точно так, – еще тише прошептала Козлова.

– Но почему вы думаете, что он все еще там? – не понял Дорожкин. – Он мог выйти через окно или…

– Мы на первом этаже, – продолжила шептать Козлова. – С улицы не слишком заметно, но внутри окно перегорожено решеткой. Алена побаивалась ночного города. Решетка не открывается. И подвала под нашим домом нет. Тут до вас спрашивали, мог ли он взломать полы…

91